Днём часики тикают почти неслышно. А вот ночью, когда город за окном затихает, они начинают отсчитывать свои драгоценные секунды нарочито громко и немного навязчиво. Секундная стрелка светится в темноте и «тик-такает» размеренно, круг за кругом, в очерченном квадрате двойной рамочки, чем-то похожей на открытые створки окошка.
Эти часики твой замечательный подарочек мне. На одной створке вставлена наша любимая фотография, а на второй – сами часики. Ты любишь делать такие символические подарочки, просто так, без повода. И искренне радуешься, когда находишь тёплый отклик в глазах того, кому даришь. У тебя щедрая душа и доброе сердце. Ты - очень хороший человек.
Ты родилась на этот свет с улыбкой на лице. Таких детей называют солнечными. Они рождаются в любви, и именно поэтому их души открыты миру, эти дети очень красивые. На фотографии тебе годик, ты уже сделала свои первые шаги по земле и уверенно называешь меня мамой. Уличный фотограф не упустил тогда такой важный момент, спасибо ему. Он работает на этой площади до сих пор, но таких замечательных чёрно-белых фотографий давно не делает.
На фото я присела рядышком и поддерживаю тебя двумя руками. Начиная с того момента, ты постоянно будешь ощущать мою поддержку. Я долго не буду выпускать твою ручку из своей, наверное, слишком долго… Но однажды ты решительно освободишь свою руку и, словно птица, ставшая на крыло, упорхнёшь в след за своей судьбой.
Сегодня не могу долго уснуть. Так бывает, когда я сильно скучаю по тебе. Часики тикают, а я шепчу им в такт, пока не усну… Храни тебя Бог! Храни тебя Бог! Я молюсь о тебе, моя девочка.
Знаешь, милая, больше всего на свете я люблю Бога, твоего папу и весну, потому что это они подарили мне тебя!
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
Реальность - Андрей Скворцов Я специально не уточняю в самом начале кто именно "он", жил. Лес жил своей внутренней жизнью под кистью и в воображении мастера. И мастер жил каждой травинкой, и тёплым лучом своего мира. Их жизнь была в единстве и гармонии. Это просто была ЖИЗНЬ. Ни та, ни эта, просто жизнь в некой иной для нас реальности. Эта жизнь была за тонкой гранью воображения художника, и, пока он находился внутри, она была реальна и осязаема. Даже мы, читая описание леса, если имеем достаточно воображения и эмоциональности можем проникнуть на мгновение за эту грань.
История в своём завершении забывает об этой жизни. Её будто и не было. Она испарилась под взглядом оценщика картин и превратилась в работу. Мастер не мог возвратиться не к работе, - он не мог вернуть прежнее присутствие жизни. Смерть произвёл СУД. Мастер превратился в оценщика подобно тому, как жизнь и гармония с Богом были нарушены в Эдеме посредством суда. Адам и Ева действительно умерли в тот самый день, когда "открылись глаза их". Непослушание не было причиной грехопадения. Суд стал причиной непослушания.
И ещё одна грань того же. В этой истории описывается надмение. Надмение не как характеристика, а как глагол. Как выход из единства и гармонии, и постановка себя над и вне оцениваемого объекта. Надмение и суд есть сущность грехопадения!
